Посмотрев вчера "Закрытый показ" последнего фильма Алексея Балабанова "Я тоже хочу", я ужаснулась тому, в какой тяжелой депрессии жил режиссер. Вся эстетика фильма выражает невыносимое отчаяние, апокалипсис. Зная, что это последний его фильм, Балабанов сделал его своей исповедью, снявшись в нем под своим настоящим именем. Там, в кино, режиссер Балабанов умирает, не дождавшись своего счастья в этом мире и лишенный надежды найти его в мире ином. Хотя дирижер своих фильмов (именно так он ощущал себя в качестве режиссера) в последних интервью говорил о том, что хочет в рай, там где может быть счастье, судя по последней картине, вряд ли он в это верил.
Когда человек проживает свои последние два года жизни со знанием того, что скорая смерть неизбежна, то депрессивные настроения вполне понятны. Однако его исповедальный фильм настолько апокалиптичен по духу, по форме, что создается впечатление - он и прожил всю свою жизнь с этим ощущением. Пронеся через свое многострадальное сердце боль потерь друзей в Афгане, в Кармадонском ущелье, а глобально - боль от разрушения той страны, которую он любил как Родину, как часть себя, он почел своей миссией отразить эту боль в своих фильмах.
Время разрушений прошло, оставив в душе, сердце и памяти художника свой неизгладимый след, отраженный в его фильмах. Эстетика разрушений отняла у него всю жизненную энергию и разорвало его сердце. Он талантливо выполнил свою миссию. Как мог, как видел, как чувствовал...
